Понравилось
В четверг стояла в очереди на восхождение на Храмовую гору. Паноптикум. Народ терпеливо ждал с семи утра, пока их впустят на полчаса. Гайки закрутили до неимоверности, что злит. В "Аль-Аксу" не пустили, состроив козью морду, мол, не мусульманка. Аккуратно поинтересовалась на английском, не пускают ли они случайно агностиков. Чуть не схлопотала по башке, судя по всему, поэтому тихо усвистала от портика подальше.
Четверг - день бар-мицв. Одна за другой идут процессии с барабанами-джембе и шофарами. Над входом на площадь перед Стеной плача объявление: "С барабанами и дудками к Стене плача не подходить".
Зашли в ХГГ. Стою в приделе святой Елены, где крест обрелся. Подходит один юноша и спрашивает по-русски: "Где я нахожусь?". Отвечаю: "В Храме Гроба Господня, сердешный". Потрясенный, юноша уходит.
Подходит пара. Молодая приятная женщина обращается: "Простите, а что это за церковь?". "ХГГ", - отвечаю я. "Так он не закрыт, оказывается?!", - в полном восторге и изумлении восклицает она.
Продолжаю показывать сопровождаемой мной туристке придел. Подходит очередной русскоязычный молодой человек. "Простите, а что здесь было?". "Крест обрели", отвечаю я. "Надо же", - говорит молодой человек и задает следующий вопрос: "Простите, как пройти на Голгофу?". "Вверх по лестнице, налево и налево за выступающий из стены камень", - невозмутимо говорю я.
Идем пить кофе в "Кафе-кафе". На стене объявление: "Требуются официанты с широкой душой". После кофе идем в садик у муниципалитета с инсталляцией из подушек. Возле инсталляции красным объявление: "Подушки изготовлены из бетона. Просьба не прыгать".
Отсюда: stellkind.livejournal.com/676507.html#comments
В Израиль к моему жениху приехал погостить из НН друг с женой. Жена во всем искала изъяны, ей было безумно жарко. В японском ресторане она искала факи в еде и в обслуживании, а после, на пляже, ей было понять не дано, как это я выйдя из моря прямиком плюхнулась на горячий песок, всем телом и волосами, без подстилочки. В Нижнем у нее маленький магазин, у него тоже бизнес, но самое интересное, что в своих успехах они благодарили Путина и откровенно обдрачивались на его светлый образ. Мы поехали на пикник, и пока мальчики жарили мясо, девушка рассказывала, какие в Израиле неудобные и тесные поезда, а в России же поезда делюкс все ваще, какое коррумпированное в Израиле правительство, состоящее из воров и насильников, не вкусная еда и дорогие десерты, плохие дороги , а медицина и система здравоохранения ничуть не лучше, чем в России. Я сразу скажу, что меня воротит от таких сравнений и я не терплю людей откровенно обсирающих как совок так и Израиль. К этим двум странам у меня особое отношение и оно теплое. Я не сдержалась и меня понесло. Потом к ней присоединился муж и они отчаянно убеждали нас, что все там сейчас по-другому, и бомжей на улице вообще не встретишь (а куда все бомжи подевались??), и по сравнению с Израилем люди приветливые и отзывчивые. Больше мы не встречались, и никогда не встретимся. Я ненавижу говорить о политике и о боге, эти спора никуда не ведут, но в этом случае я повела бы себя точно так же опять. Мне стало их очень жаль, за их суетливые и ограниченные суждения и взгляды на жизнь. А самое интересное, что при всем обсирании израильской медицины (что само по себе не укладывается в голове), целью визита этих ребят в Израиль, являлось желание пройти курс оплодотворения!
nadela.livejournal.com/100751.html#comments
философии. Цитата из его книги:
"Евреи - своеобразный народ: то, что разрешено другим, евреям запрещено. Другие народы изгоняли тысячи, даже миллионы людей, но проблемы беженцев для них не существовало. Занималась этим Россия, Польша и Чехословакия делали то же самое, Турция вышвырнула миллион греков, а Алжир - миллион французов. Индонезия изгнала Бог знает сколько китайцев - и никто не проронил ни слова по поводу беженцев. Но в случае с Израилем перемещенные арабы стали вечными беженцами. Все настаивают на том, что Израиль обязан принять назад всех арабов до последнего. Арнольд Тойнби назвал перемещение арабов большим злом, чем все зверства нацистов.
Другие страны, победив на поле боя, всегда диктовали условия мира. Но когда побеждал Израиль, он должен был умолять о мире. Все ожидают, что единственными подлинными христианами в этом мире должны быть евреи. Другие страны, будучи побежденными, выживали и восставали вновь, но если бы Израиль проиграл войну, он был бы уничтожен полностью. Если в июне прошедшего года Насер оказался бы победителем, он стер бы Израиль с лица Земли, и никто не шевельнул бы и пальцем, чтобы спасти евреев. Никакие обещания помощи евреям, данные любым правительством, включая и наше собственное, не стоят той бумаги, на которой они написаны.
Весь мир возмущается, когда погибают люди во Вьетнаме, или когда в Родезии казнят двух негров. Но когда Гитлер убивал евреев, никто не пытался протестовать. Шведы, которые готовы разорвать дипломатические отношения с Америкой из-за того, что мы
делаем во Вьетнаме, не издали ни звука, когда Гитлер уничтожал евреев. Но зато они посылали ему первоклассную железную руду и шарикоподшипники и помогали перевозить войска по железной дороге в Норвегию.
Евреи одиноки в этом мире. Если Израилю суждено выстоять, это произойдет только благодаря их собственным усилиям. Но, тем не менее, именно Израиль является нашим единственным надежным союзником, не выдвигающим никаких предварительных условий. Мы можем рассчитывать на Израиль больше, чем Израиль - на нас. И нужно только попытаться представить себе, что случилось бы, если бы прошлым летом в войне победили арабы и стоящие за их спиной русские, чтобы понять, насколько важным является выживание Израиля для Америки и для Запада в целом. У меня есть предчувствие, которое не оставит меня никогда - то, что происходит с Израилем, то ожидает и всех нас. Если же Израиль погибнет, уделом нашим станет Катастрофа"
Написано в 1951 году.
И не фантастическая концентрация всамделишных евреев, в России уже существ полумифических, в одном месте. И не постоянный завистливый шок от мысли, какой райский уголок можно сделать при желании из куска пустыни и голого упрямства. И даже не меланхоличный блюз муэдзина и козы, исправно будивших меня в шесть утра. Самое сильное впечатление, вывезенное из Израиля, - удивительное миролюбие его жителей. Несмотря, заметим, на все эти обстоятельства. Особенно первое. Не, не так. Не то что жителей. Оно словно разлито в воздухе, им пропитано все. Главное, непонятно. Евреи вроде все время воюют – и при этом я чувствовала себя как у Христа за пазухой. На родине же чудесной, известной всему миру своей кротостью и украшенной добродетелью… Дальше можно не писать, а налить чаю, сделать бутерброды и наслаждаться комментариями, время от времени посыпая их доместосом. Ах черт, нет, нельзя. Я ж не ем после восьми.
Впрочем, если бы не Алиска, которая периодически брала меня за шкирку и выволакивала на улицу, мои познания об Израиле ограничились бы тернистым путем иллюминатов и видом с Алискиного балкона на дом премьер-министра, который, сионист проклятый, вызывающе живет в обычном городском районе.
Вот, кстати. Я однажды поперлась в магазин. Мне страшно захотелось бамии, а Нагроцкая считает, что бамия - лжа антихристова и отказывается ее даже пробовать, не то что покупать. Короче, пошла за бамией. На пути – жилье министра. Перед ним охранники с автоматами. Я заметалась, потому что забыла, как идти, чтобы обогнуть резиденцию. Ладно, думаю, узнаю у охранников. Подошла, гордясь своей храбростью, и спросила. Ребята озадаченно переглянулись. Уточнили, точно ли мне нужно в магазин. И поинтересовались, а почему я не хочу пройти через резиденцию. Так гораздо короче. Ну я и пошла. А потом обнаружилось, что все так ходят. Министр не против.
Да, так вот. Помимо того, что Алиска презирает мои кулинарные изыски, у нее есть еще один крупный недостаток. Выяснилось это, когда мы пошли гулять. А я специально для Израиля купила чудесную шляпу. Чтобы пленять. Поля у нее белые, тулья в мелкую черную полосочку, сзади черный бант институтки. Словом, шарман. Все было хорошо, пока мы шли. Когда я села, Алиска глянула на меня сверху и сухо сказала:
- Сними шляпу. И убери.
- А что такое? – растерялась я. Мимо проходили какие-то тетушки в черном, и я тут же решила, что своей легкомысленной шляпой оскорбляю их религиозные чувства. Опустила глаза и с ужасом увидела к тому же собственные коленки. Совершенно голые. Но тут Алиска сказала совсем сдавленным голосом:
- Меня укачивает. От полосочек укачивает. Может стошнить.
Я поспешно спрятала шляпу за спину. Разговор вошел в нормальную колею. Ну, то есть Нагроцкая рассказывала мне про троцкистов, а я ей – про иллюминатов, чем мы обычно занимаемся, если не наставляем друг друга на путь истинный. И тут раздалось приветливое:
- Здравствуйте! Алиса, как мы давно не виделись! Как твои дела?
Перед нами стояла очень милая женщина. Хрупкая и изящная. В прелестном платье. В прелестном платье в мелкую черную полосочку. За руку она держала маленького мальчика. И мальчик тоже весь был в полосочку.
Вот именно это мне понравилось в Израиле – здесь никому не в лом сказать тебе что-нибудь приятное. И это не только поэтичный комплимент твоим полосочкам. Шли мы со знакомым, уже в Хайфе. У подъезда одного из домов курила чертовски эффектная старуха лет семидесяти. Загорелая, декольтированная, ярко, но умело накрашенная, в бусах и цепочках. На лодыжках все еще красивой формы поблескивали браслеты. Старуха осмотрела меня с ног до головы, выпустила дым колечком и что-то одобрительно сказала на иврите.
- Говорит, у тебя красивое платье, - перевел спутник.
Я обрадовалась страшно. Это платье, точнее сарафан, я купила за четыреста рублей на Невском рынке и отчаянно стремалась его носить – из-за прозрачности. Ну да, из-за цены тоже. Подозревала, что после первой же стирки черные цветочки разъедутся по всему белому подолу, но обошлось. И вот оказалось, что оно еще лучше, чем ожидалось. Мы стояли там минут десять, старуха звала меня жить в Израиль навсегда, расписывала его достоинства, а на прощание обняла и поцеловала.
Или владелец ресторанчика, который, принеся вино – прекрасное, на свой выбор, - сказал: «Very beautiful woman». И оттого, что все это говорится просто так, без каких-то задних мыслей, делается очень тепло.